Он увидел, что его слова произвели нужный ему эффект. Узнав о том, что сам Вульф, руководитель, позволял себе закулисные действия, Ян будет меньше опасаться подвоха в любом достигнутом конечном соглашении.

— Мне придется поговорить с ним, — Ян встал. Его охватила внезапная дрожь. — Со всеми поговорить. Нам нужно будет подумать… До свидания.

Он повернулся и, спотыкаясь, пошел к двери.

— До свидания, мой мальчик, — сказал Свобода.

Он сомневался, что Ян его услышал. Дверь закрылась.

Свобода долго сидел, не двигаясь. Сигарета, зажатая между кончиками пальцев, сгорела до самого конца и обожгла его. Он выругался, бросил ее в пепельницу-аннигилятор и с трудом поднялся. Разбитая нога снова начала дьявольски болеть.

Айязу скользнул вокруг стола. Свобода оперся о его руку, словно о ствол дерева, и зашагал к прозрачной стене, чтобы увидеть сверкание океана.

— Ваш сын вернется, да? — спросил Айязу.

— Не думаю.

— Вы хотите, чтобы они улетели на ту планету?

— Да, так оно и будет. За годы работы я хорошо изучил свой аппарат.

Солнце снаружи было бледным, но его свет ослепил Свободу, и он потер глаза кулаком. Потом сказал вслух ясным, но раздражающе нетвердым голосом:

— Старик Чернильный был человеком в определенном смысле образованным.

Он, бывало, заявлял, что главная аксиома в человеческой геометрии, — это то, что прямая не является кратчайшим расстоянием между двумя точками.

Фактически прямых линий вообще не существует. Я понял, что он был прав.

— Это вы про свой план, сэр? — в голосе Айязу слышалось больше участия, чем разумного интереса.

— Угу. Книги Энкера, а также мой собственный здравый смысл подсказали мне, что в обозримом будущем у Земли нет никаких надежд.

Может быть, через тысячу лет, когда разрушение остановит упадок, что-то и начнет здесь развиваться, но моему сыну от этого будет мало пользы. Мне бы хотелось, чтобы он унес отсюда ноги, пока еще есть время. В новый мир, чтобы начать все сначала. Но нельзя же было отправлять его одного. Нужно было сделать так, чтобы там образовалась колония. А колонисты должны быть людьми здоровыми, независимыми, талантливыми, и изъявить собственную волю для полета туда: люди другого типа там просто не выжили бы.

Я готов был бы держать пари, что планета, пригодная к заселению, будет обнаружена, но я не мог поручиться, что она будет очень гостеприимной…

Мог возникнуть вопрос: почему эти люди должны были покинуть Землю?

Ведь цивилизация загнила еще не настолько, чтобы не оставить им шанса с успехом позаботиться о себе и здесь, на Земле.

Поэтому необходимо было создать на Земле препятствие, которое не смогли бы преодолеть ни сила, ни разум.

Каким должно было быть это препятствие? Так вот, в самой природе конфликтов между различными культурами заложена их неразрешимость. Когда сталкиваются две аксиомы, логика бессильна. Поэтому я основал внутри федерации конкурентное общество. Это было несложно. Здесь, в Северной Америке, умирающая культура совсем недавно пыталась отстоять свои права с помощью восстания, но потерпела поражение, и все-таки она еще была жива.

Необходимо было придать ей новый дух и указать новое направление. За основу я взял философию Энкера. А в качестве исполнителя привлек Лэада, блестящего актера, у которого были хорошие мозги, но не было совести. Он обходился мне недешево, но был человеком преданным, поскольку я дал ему ясно понять, что с ним случилось бы, если бы он попробовал таковым не быть.

Когда он сделал то, что от него требовалось, я отправил его на пенсию — с другим лицом, с другим именем и с щедрым содержанием. Четыре года тому назад он умер от пьянства.

Конечно, всегда существовали подозрения, что именно я убил Лэада. Это была первая раздражающая рана, за ней последовали и другие.

Свобода помнил, как его сын в ярости ушел из дома и не вернулся. Он вздохнул. Невозможно было предвидеть все до мелочей. Может быть, хоть внуки Бернис вырастут свободными, если их не поглотит Растум.

— В конце концов, — продолжал он, — мои конституционалисты оказались благодаря моим стараниям в таком положении, что их же собственный хитрец Вульф вынужден был попытаться заставить меня помочь им эмигрировать. Я думаю, теперь главное позади. Мы с тобой перевалили через гору и теперь можем спокойно смотреть, как наш вагон катится вниз по склону. А у подножия этой горы — звезды.

— Поедемте на юг, — неловко предложил Айязу. — Там вы сможете смотреть на его новое солнце.

— Я думаю, что меня уже не будет в живых, когда он доберется туда, сказал Свобода.

Он пожевал губу, затем выпрямился и заковылял прочь от окна.

— Пойдем. Нанесем визит какому-нибудь коллеге Комиссару и нахамим ему.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГОРЯЩИЙ МОСТ

Глава 1

Послание было электронным голосом, самой мощной сжато-излучаемой коротковолновой трансмиссией, которая была в распоряжении людей.

Математики и инженеры сделали как можно более точные расчеты, чтобы она пошла в нужном направлении. Несмотря на это, можно было лишь надеяться, что карандаш, блуждающий по карте звездного неба, наконец, укажет точную цель. Ведь расстояния на этой карте измерялись световыми неделями, и малейшая ошибка могла привести к чудовищным отклонениям.

Однако, случилось так, что попытка оказалась удачной. Офицер связи Анастас Мардикян смонтировал свой приемник после того, как прекратилось ускорение, — нечто огромное, окружившее флагманский корабль «Скиталец» наподобие паутины, в которую попала муха. Затем он настроил его на широкий диапазон и, словно надеясь на что-то, оставил его включенным.

Радиоволна прошла сквозь него, слабая и призрачная, в результате дисперсии, дважды увеличенная в длину, согласно эффекту Допплера, разбитая космическими шумами. Хитроумная система фильтров и усилителей смогла добиться лишь того, что эта волна стала едва различимой.

Но этого было достаточно.

Мардикян помчался на капитанский мостик. Он был молод, и за несколько месяцев триумф первого космического путешествия для него еще не утратил своего блеска.

— Сэр, — крикнул он. — Сигнал… Только я повернул ручку… сигнал с Земли!

Капитан флотилии Джошуа Коффин вздрогнул. Поскольку они находились в невесомости, это движение сбросило его с палубы. Он мастерски вернулся в прежнее положение, овладел собой и строго сказал:

— Если вы до сих пор не запомнили правила внутреннего распорядка, то неделя, проведенная в одиночной камере, возможно, даст вам шанс заучить их наизусть.

— Я… но, сэр, — Мардикян замолчал.

Его униформа отбрасывала на металл и пластик причудливые радужные тени. Коффин был единственным из членов экипажа, кто остался верен черному мундиру звездолетчика, давно вышедшему из моды.

— Но, сэр, — опять начал Мардикян, — весточка с Земли!

— Только дежурный офицер имеет право заходить на мостик без разрешения, — напомнил ему Коффин. — Если вам требуется что-то срочно сообщить, в вашем распоряжении имеется интерком.

— Я думал… — придушенно начал Мардикян. Он замолчал, затем, наконец, с трудом овладев собой, сказал:

— Извините, сэр, — и в глазах у него сверкал гнев.

Коффин некоторое время спокойно висел, разглядывая смуглого юношу в сверкающем костюме.

Забудь про это, сказал он сам себе. Времена меняются. Как звездолетчик, он вполне хорош для своего времени — такой же легкомысленный, суеверный и болтливый, как и все остальные. К тому же болтают они между собой на языках, которых я не понимаю. Однако, хорошо еще, что хоть какие-то рекруты есть, и, дай бог, будут, пока я жив.

Холмайер, дежурный офицер, был высоким белобрысым уроженцем Ланкашира, но глаза у него были чисто азиатские. Все трое молчали, слышалось только тяжелое дыхание Мардикяна. Звезды заполнили находившуюся на носу корабля обзорную рубку, теснясь в тяжелой ночной тьме.